«Это была неправильная коняшка», — сделал вывод обиженный на животное Зойцсман. В его мечтах все выглядело иначе: прекрасная дама в беде, второстепенная дама — тоже в беде, главный злодей в костюме разбирается в сортах вина и слушает классику (на его роль идеально подходил Блюменфрост), где-то на фоне — гомон массовки, и он — простой деревенский парень, можно сказать, коу-бой, дерзкий смельчак, который сейчас всех ка-а-а-ак спасет! Он появляется в самый опасный момент, хватает красную тряпку и ловко загоняет разъяренного зверя в стойло! Дамы ахают, благодарят его жаркими поцелуями и называют героем. Так должны были развиваться события по мнению журналиста.

А вместо этого он что получил? Крушение всех надежд, глубокую травму личности и пощечину от этой... этой.... мммм... от этой приятно пахнущей, головокружительной женщины. Хм. Хм-хм. Если не считать травму личности, в итоге все выходило не так уж плохо — в конце концов красотка упала в его объятия, пусть и не по самой романтичной причине. А он, не будь дурак, успел насладиться некоторыми пикантными местами ее округлой, приятной пахнущей, головокружительной... ммм... фигуры.
— Что вы себе позволяете! — вспыхнула дама, вскочив и отвесив ему звонкую пощечину.
— Помилуйте, в мыслях не было, — лепетал в ответ Гарельд, улыбаясь блаженнейшей из улыбок, в равной степени сочетавшей похабство и оптимизм. Пощечину он воспринял как добрый знак. Разъяренная дама — неравнодушная дама. Главное — он врезался в ее сердце, а уж от ненависти до любви — всем известно...
— Марш отсюда, пока не получили добавки! — скомандовала красотка.
Зойцсман поколебался, но на всякий случай отступил от нее на пару шагов. Нахмурив густые геройские брови и уткнувшись пронзающим взоров в гравий, он разрывался между долгом джентльмена и учтивостью. Долг джентльмена вынуждал его кое в чем признаться актрисе, прежде чем ретироваться, а учтивость... учтивость подстрекала немножечко сменить тактику.

«А, позже признаюсь, для начала надо бы приодеться. Увидев меня при полном параде... — успокоил себя журналист, подняв с земли чью-то шпильку и устремив пронзающий взор в сторону гримерных. — ...ай да я, ай да везунчик!»

Вновь обернувшись змеем, Зойцман прополз незамеченным к вагончику, озаглавленному «Елена Прекрасная». То что надо! Поковырявшись шпилькой в замочке и без труда его взломав, Гарельд зловещей тенью прокрался в обитую алым бархатом комнатку, украшенную большим зеркалом и полочками с ароматной водой и косметикой. Ему не потребовалось много времени на туалет: пудра, пара капель флорессианской воды и расческа сотворили с его физиономией чудо. Оставалось добыть приличный костюм и штиблеты.
— Пс, — высунулся он из дверцы вагона, привлекая внимание прилично одетого специалиста по звуку. Тот удивился и сделал шаг навстречу уже вылетавшему из-за косяка кулаку. Вряд ли кто-то заметил, как оглушенное тело служащего упало в очередные кусты.
— Итак, — пригладил лацканы журналист, — второе явление героя народу.

Достигнув меланхолично грустящей актрисы и ее симпатичной фрейлины, Гарельд набрал в легкие побольше воздуха и на одном духу выпалил:
— Простите, мадам, но у вас в районе попы, когда вы, ну, на меня упали... у вас там что-то, кажется... ммм...  вибрирует.